Рассказ. Первая встреча с тайгой

Нет ничего более ценного,

чем вечно живые родители

в памяти своих детей.

Памяти моего отца посвящаю

Проснулся в 6 утра. За окном хоть глаз коли. Вставать на работу еще рано. Слышно, как дворники убирают снег при тусклом свете уличных фонарей. Смотришь в эту темноту и непроизвольно вспоминаешь какой-то эпизод из своей жизни. Это подобно зажженной лампочке: раз — и вспомнил. От этих воспоминаний, как правило, на душе становится тепло и уютно. События, которые произошли когда-то, ты не просто прожил, а прожил эмоционально, прочувствовал каждой клеточкой своего тела, и поэтому разум прорисовывает их намного ярче и более детально. Вот именно такие воспоминания и накрыли меня в это утро.

… Я — ученик 9 класса, мне 15 лет. На дворе — начало октября. Однажды отец предложил мне поехать с ним в тайгу за брусникой дня на три-четыре. До сих пор я ни разу не был в тайге так, чтобы палатка, костер, ночевки, дальняя дорога на машине. Мне этого сильно хотелось, тем более с отцом. Но так как первая четверть была в самом разгаре, я не столько переживал по поводу пропуска занятий в школе, сколько из-за разговора с мамой: отпустит ли? Мама отпустила.

Вызволили с отцом из «недр» балкона два алюминиевых горбовика советских времен. Один был большой, потускневшего от времени зеленого цвета, другой — поменьше — вообще не крашеный. Внутри каждого лежали совки для сбора ягоды, такие же старые, как и сами горбовики, если не старше, да к тому же самодельные. До этого момента я не знал, как выглядит приспособление для сбора ягоды. В большие рюкзаки сложили теплые вещи. Особенно запомнились ватные штаны песочного цвета: они были сшиты точно так же, как и телогрейка, и в них, казалось, вообще невозможно замерзнуть.

В тайгу должны были поехать с двумя отцовскими друзьями. Одного я помню, как Петровича — и отец, и все вокруг звали его по отчеству, а вот второго не помню вообще — ни имени, ни отчества, только, что он геолог. После поездки в тайгу я продолжал называть его геологом. В воспоминаниях о нашей поездке всегда говорил отцу: «А помнишь, какую поляну геолог нашел?».

Выдвинулись с рассветом на УАЗике Петровича. Дорога показалась мне очень длинной: ехали часов 8–9, а то и больше. Из всего пути мне почему-то более ярко запомнился асфальт, по которому мы ехали, значительно удалившись от города. Конечно, запал в память не сам асфальт, а то, из чего он был сделан. Это была мелкая мраморная крошка белого цвета, такого покрытия я до сего момента не видел. На фоне синего неба и желто-багряной листвы этот асфальт казался особенно красивым и позволял с головой окунуться в мир таинственного путешествия. Еще запомнилась пыль. Она покрывала весь салон УАЗика и его пассажиров. Я даже что-то рисовал пальцем на сиденье! Мужики всю дорогу о чем-то спорили, иногда даже ругались, переходя на повышенные тона и активно жестикулируя.

Когда с трассы свернули на лесную дорогу, УАЗик показался мне машиной для перебора каждой косточки моего тела. Помню, что периодически ударялся головой о металлические перекладины, из которых состоял каркас этой зверь-машины.

Хрустя коробкой передач, заехали вглубь леса. На потерявшей свое очертание дороге все чаще попадался преграждающий путь упавший сухостой. Порой его убирал один Петрович, а когда это были огромные деревья, то из машины выходили все мужики. Из багажника доставали пилу-двуручку и незамысловатыми движениями распиливали сушняк, расчищая дорогу УАЗику, который продолжал свой путь к ягодному царству.

До места добрались затемно. Долго искали пятак, где можно разбить лагерь. Наконец остановились у понравившейся поляны. Она была достаточно просторной и ровной для лагеря. Петрович с геологом сразу принялись заготавливать дрова и разводить костер, а мы с отцом пошли рубить жерди для установки старой брезентовой палатки. Она была одна, и я не понимал, как мы все в ней разместимся…

Когда тайгу поглотила кромешная тьма, я долго наблюдал, как тень от жарких языков пламени прыгала по деревьям, делая это место загадочным и таинственным. Черный бархат неба был усыпан звездами, а лес отдавал влагу и сырость наступившей ночи. Взрослые готовили ужин, рассказывали истории, приключавшиеся с ними в тайге или на рыбалке, и периодически выпивали рюмку за благополучно пройденную дорогу и за то, чтобы вернуться домой с ягодой.

• Мужики, а где у нас хлеб? — спросил Петрович.
• Посмотри в палатке с краю, — ответил ему кто-то.

Заглянув в сумку с хлебом, Петрович вопросительно посмотрел на мужиков:

• А вы что, хлеб по разным пакетам разложили?
• Да нет, это весь, — последовал ответ.

Петрович кинул пакет на землю и с недоумением уставился на друзей. Сжав кулаки, он, набрав полную грудь воздуха, вдруг яростно заорал:

• Вы что, мудаки, в тайгу не на один день пошли, а хлеба всего две булки взяли?

Петрович был невысокого роста, и в этот момент при свете костра был похож на зловещего гнома или гоблина.

Все молчали. Выражение лица у каждого было, как у нашкодившего ребенка. Петрович еще долго ругался, читал нотации и тряс кулаками. Сокрушался, обращаясь к геологу:

• Ну ты-то куда смотрел? Ты-то куда? У тебя такой опыт, ты же геолог!..

Эту фразу он повторял неоднократно, при этом всегда выставляя вперед указательный палец.

Немного успокоившись, он поднял пакет с хлебом и, вытянув перед собой, громко и четко, я бы даже отметил, с выражением, сказал:

• Вот этот хлеб никто из НАС есть не будет. Если вы так легкомысленно отнеслись к хлебу, а я болван вас не проконтролировал, то обойдемся без него. Этот хлеб пусть едят муравьи.

Во время монолога его брови ходили ходуном, он, не переставая, тряс этим пакетом, а потом резко повернулся и быстрым шагом направился в лес. Вскоре вернулся, но уже без хлеба.

В лагере повисло гробовое молчание. Поужинав, начали готовиться ко сну. Геолог подкинул в огонь дров и расстелил спальник недалеко от костра. Забравшись в него, долго крутился, а потом, подставив руку под голову, молча смотрел, как языки пламени облизывают сухие поленья. Петрович быстро устроился в своем спальнике, повернулся к костру спиной и затих.

Оказалось, палатка была наша с отцом, мы должны были спать в ней вдвоем. Отец велел мне тепло одеться, а сам взял топор, нашел небольшую чурочку и одним махом разрубил ее на две части: «Ну вот, подушки готовы». Я тогда очень удивился: ничего себе подушки!». Накрыв полено какой-то одеждой, я положил «подушку» под голову и попытался устроиться поудобнее.

Палатка стояла недалеко от костра, ее вход смотрел точно на пламя. Я лег на спину и, подобно геологу, долго смотрел на костер, мысленно перебирая все мелочи моего первого дня ягодного путешествия.

Ночь прошла беспокойно: периодически просыпался и прислушивался к звукам задремавшего леса. Очень обрадовался таежному рассвету. С первыми лучами солнца ночные страхи ушли. Выбравшись из палатки, вдохнул полной грудью свежесть осеннего леса. Густой туман тяжелой периной стелился по земле. День обещал быть теплым и солнечным.

Геолог сидел у костра в позе лотоса и отрешенно смотрел на закипевший чайник. Петровича в лагере не было. Вероятно, из-за обиды, по ягоду он ушел один. Отец возвращался из леса, волоча сваленный сухостой. Увидел меня, спросил:

• Ну что, сынуля, выспался?
• Да, вроде нормально, — ответил я.
• Иди, давай, умойся, сейчас позавтракаем — и вперед, по ягоду!

Чем завтракали и что вообще ели за время пребывания в тайге, не помню. В это утро отец мне сказал:

• Мишуня, ты иди хлеб найди, куда его там Петрович отнес. Мы-то можем и без хлеба, а тебе никак, у тебя растущий организм. Ты в этом не виноват, что взрослые совершили оплошность. Петрович здесь прав…

Я взял нож и пошел искать хлеб. Метрах в десяти от лагеря увидел пакет с хлебом, аккуратно висящий на кусте багульника. Сев на одно колено, на другое положил буханку и отрезал пару кусков. В этот момент было ощущение, что-то ворую…

Позавтракав, я, отец и геолог пошли вглубь леса. На одной из вековых елей, что стояли вдоль дороги, заметил деревянную табличку, где было написано черной краской с подтеками: «Здесь проходит граница Иркутской области и Республики Бурятия». Подумал тогда: «Как интересно, еще ни разу за границей не был».

Геолог шел первым, мы с отцом за ним. Он целенаправленно двигался к определенному дереву, а по достижении его резко свернул налево, в непролазные кусты багульника. Ноги проваливались в мох, ветки цеплялись за одежду, сети паутины вместе с их создателями противно облепляли лицо. Я очень сильно не любил пауков, особенно тех, у которых большие «жопки» с рисунком наподобие креста. Мне казалось, что эти пауки ядовитые, поэтому пытался их сбросить с себя как можно быстрее. Со стороны, думаю, это выглядело очень смешно.

Когда пробирались через поросль кустарника, в голове зудил вопрос: «А где же ягода? Неужели она должна быть среди этих джунглей?».

Вскоре мы оказались на чудесной солнечной полянке, усеянной брусникой. Такого изобилия таежной ягоды мне видеть еще не доводилось. Боялся сделать шаг в сторону, чтобы не раздавить ярко-бордовые гроздья. Перемещаясь с поляны на поляну, мы изрядно наполнили свои горбовики. Сбор ягоды продолжался до полудня, потом решено было вернуться в лагерь на обед. Подходя к стану, увидели Петровича, суетившегося у костра. Обида у Петровича уже прошла, и он с большим интересом расспрашивал мужиков, много ли набрали и в какую сторону ходили, делился своей неудачей, что полдня проходил и ничего не собрал, да еще и мозоль натер. Петрович, продолжая колдовать над обедом, громко бурчал под нос: «Вот дурень старый, поперся невесть куда, приеду без ягоды, жена ж не поймет… вот ты геолог — лесной разбойник, все-то ты знаешь… после обеда с вами пойду».

А я сидел на сваленном могучем кедре и прислушивался к звукам тайги, точнее, к их абсолютному отсутствию. Настолько было тихо и безмолвно, что от этого звенело в ушах. Только изредка слышался хруст сухостоя, от которого я сразу замирал. Страх перехватывал дыхание, заставлял прислушаться: а вдруг медведь?..

Под ногами валялись недоеденные белкой кедровые шишки. Я с радостью выковыривал из них орешки, наслаждаясь их молочным вкусом. После обеда до темноты собирали ягоды…

Как-то ночью нас разбудил топот копыт. Мы с геологом подскочили первыми, потом уже отец и Петрович. На часах было далеко за полночь. Лошади, фыркая и жуя узду, остановились у нашего лагеря. Геолог взял фонарь и пошел посмотреть, что там. Это были два сильно выпивших бурята. Один слез с коня и завел разговор:

• Добря!
• Доброй ночи, мужики.
• Э, слышь че, водка есть у тебя?
• Могу дать полбутылки, больше нет…
• Ну так че, давай, а то это, до деревни только к утру доедем.

Геолог подошел к палатке, покопался в вещах, нашел полбутылки водки и отдал незваным гостям.

• Спасибо. Слышь, если че надо, мы выше стоим, километрах в трех…
• Хорошо, и вам доброй ночи!

Они повернули коней и скрылись в кромешной тьме.

Все это время я стоял неподалеку и слышал весь разговор. На душе было неприятно и тревожно: «Откуда они взялись в столь поздний час? Зная, что мы здесь стоим, что им еще может понадобиться?». С этими мыслями я долго не мог заснуть, пуще прежнего прислушиваясь к различным шорохам и шуму…

Брусничные дни подходили к концу. Лысеющая тайга укрывала ковром опадающей листвы еще теплую землю, и зябкое дыхание засыпающего леса говорило о скором приближении зимы.

Последняя ночь в тайге была холодной. Недопитый чай в кружках замерз, палатка покрылась инеем. Утром мы с полными горбовиками выехали домой. Трудяга уазик, переваливаясь с одного бока на другой и повизгивая тормозами, вез нас в город.

Впечатления от первого знакомства с тайгой остались яркими и незабываемыми. Спустя много лет они прочно сидят в моей памяти, а любовь к тайге и сибирскому краю растет год от года. Я вновь и вновь выбираюсь из городской суеты в мир зеленого счастья, душевного спокойствия и полного умиротворения…

• Свой сезон открывает туристский народ.
• Мы не мыслим себя без тайги, без костра.
• Мы уют променяли на сотни дорог.
• Не грусти. Как обычно. До встречи. Пора…

(Автор не известен)